Да и сейчас Андрей был ещё меньше уверен, что Уле с братом стоит быть вместе. По самым разным причинам.
Он, задумавшись, потянулся, забрасывая руку на соседнюю подушку, и на секунду коснулся кончиками пальцев щеки Ульяны. А потом стянул с её головы наброшенный край одеяла и прижал ладонь ко лбу.
Он был не просто горячим, а огненным.
- Уль, - Андрей осторожно потормошил девушку, но она не ответила. – Улька, просыпайся, у тебя температура.
Зачем тогда просыпаться, он и сам не понял, но, если учесть, насколько у неё горячий лоб, стоит убедиться, что она в сознании.
После того, как тряхнул её второй раз, Ульяна тихонько замычала, но один глаз приоткрыла.
- Что? – голос был не только тихим, но и глухим, осипшим, как будто она говорила через плотную ткань.
- Ты как себя чувствуешь? – убедившись, что она проснулась, Андрей поднялся, собираясь идти в ванную.
- Нормально… - тембр её шепота не изменился, и Уля устало опустилась на подушку, снова зажмурившись.
- Не смей засыпать, а то оболью холодной водой.
В принципе, не такая и дохлая затея, может, хоть температура снизится…
Найти в доме у редко болеющего человека градусник всегда отдает подвигом, но, переворошив все полки в ванной, Андрей его все-таки отыскал. Когда мужчина вернулся в спальню, Уля уже снова свернулась в компактный клубок на самом краю матраса и лежала так тихо, что невольно вызывала самые нехорошие ассоциации.
Чтобы снова растолкать девушку и сунуть ей градусник, ушло ещё несколько минут. И почему-то у Андрея закрались подозрения, что за это время она стала только горячее…
Неутешительные тридцать восемь и девять начала зарождающегося за окошком утра тоже не улучшили.
Странное самочувствие. Уле было одновременно холодно и жарко, причем сменялись эти состояния с такой скоростью, что девушка не успевала отбросить одеяло, чтобы немного остудиться, а тело уже начинала колотить дрожь холода. И голова не просто болела, а гудела, как церковный колокол, позвонить в который пришел по очереди весь приход.
Зато теперь куда-то делся тот страх, от которого она вскидывалась несколько раз за ночь. Тени присмирели, наверное, испугались хозяина квартиры, лежащего совсем рядом, и больше не буянили, послушно усевшись по углам, как сторожащие добычу псы. Правда, иногда они начинали рычать, вот, как сейчас, например…
А, нет, это Андрей.
- Я кому сказал – пей!
Он совал ей в руки чашку с чем-то не очень аппетитно пахнущим. Точнее, сам запах апельсина отторжения не вызывал, но вот слишком уж он был концентрированным. И чашка неприятно горячая.
Зато теперь Уля смогла понять, что значит фраза «Как песка в глаза насыпали». Их было больно открывать, а уж про то, чтобы посмотреть на яркий свет, и вовсе можно было забыть – тут же начиналась дикая резь, и текли слезы.
А напиток она все-таки выпила, хоть под конец и передернулась от омерзения, особенно, когда на зубах заскрипели не растворившиеся крупинки лекарства. Да и глотать было очень больно, пришлось почти проталкивать противное питье, но брошенного искоса взгляда на сидящего рядом Андрея было достаточно, чтобы не возражать. Потому что, судя по выражению его лица, проглотить жаропонижающее все равно пришлось бы, а добровольно или насильно – дело вторичное.
Наверное, все-таки простудилась…
И губы сразу полопались, покрываясь лохмотьями ссохшейся кожицы, которые Уля невольно пыталась скусить, и вовсе заставляя трещины кровоточить.
Ведь думала же, что нельзя сидеть на холодном и нужно больше двигаться, иначе замерзнет. А когда замерзнет, уснет и покроется инеем… И станет похожа на клюкву в сахаре. Мама всегда давала её, когда Уля в детстве болела. Неровные снежно-белые шарики, сладкие до того, что приходилось морщиться, а внутри кислая-кислая ягода.
- Да принесу я тебе клюкву, только приподнимись.
Это прозвучало где-то возле головы, и Ульяна все-таки открыла глаза. Андрей наклонился очень низко, наверное, чтобы не приходилось громко говорить.
«Зачем тебе такие большие уши, бабушка?»
«Это, чтобы лучше тебя слышать, Красная Шапочка»…
Вот только он собирался её не есть, а переодеть. Если учесть, каких усилий это потребовало от Ули, так лучше бы съел.
И свет от окна, хоть и занавешенного плотными шторами теперь падал совсем по-другому… Ой, получается, она снова прогуливает занятия. Плохо.
- Ты как? Что болит?
Почему-то, когда он вчера был добрым и ласковым, это настораживало. Хотя, вчера её вообще все настораживало… Так что теперь, когда Андрей снова стал собой, это радовало.
- Горло…
Говорить тоже было очень больно, но не так, как что-то глотать. Наверное, исключительно потому, что догадывался об этом, Андрей постоянно заставлял её что-то пить. Иногда она могла узнать вкус, а другой раз старалась быстрее проглотить напиток, только бы мучитель отстал.
- Голова болит? – его ладони казались такими холодными, что когда его руки коснулись Улиной голой спины, девушка передернулась. А вот от того, что он её переодевает, неудобства совершенно не испытывала. Наверное, слишком устала и заторможена, чтобы оставались силы ещё и на смущение.
- Да… - хоть и не думала стесняться, но когда её насквозь мокрая футболка все-таки сползла с липкой от пота кожи, Уля прикрыла грудь руками. Хорошо, что хоть прикрывать особо нечего. Или это, наоборот, плохо? Но когда мягкая прохладная ткань накрыла её голову и плечи, девушка вздохнула с облегчением.
- Ясно. Скоро придет врач, он тебя посмотрит, - Андрей сгреб её майку и красноречиво показал глазами на спрятанные под одеялом ноги. Но штанишки Уля стянула сама, путаясь в пододеяльнике и широкой мужской футболке.